Опустись на колени, раскинь руки в стороны, не выпуская то, что зажато в ладонях, и помолись. Так принято. Они любят слушать. Не отвечать и, уж тем более, не исполнять просьбы. Выслушивать. Мольба и прошение - это вообще разные вещи. Хвала - лицемерие. Им это не нужно. Когда им интересно, они в состоянии нечто дать - время, ровно столько, сколько ты владеешь их вниманием. Закрой глаза - это поможет расслабиться, но ни в коем случае не разжимай вспотевшие ладони и не позволяй дрожать чуть согнутым в локте рукам. Их временное снисхождение не гарантирует абсолютную безопасность - Пустоши все равно, ведь она живет собственной жизнью.
Молитва. Заставь мысли течь свободно, не закрепощая в гранитных берегах рациональности. Отпусти их на волю и наблюдай со стороны, как они резвятся, порождают новые понятия и веселятся над глупыми условностями. Заверни каждую в обертку слов, перемешай и не чини препятствий хаотичному движению. Мысли-слова сами найдут себе пару, сложатся в цепочки и бесконечной морзянкой, пульсируя ударениями, умчатся в никуда. Сон наяву. Каждое словосочетание связано с соседними, но весь ряд, вся скороговорка воспринимается абракадаброй.
Повторяться не стоит. Искусство моления - обязательный атрибут для желающих выжить в Пустоши. Плутание в поисках пути - такая же погоня за образами, как и охота на слова молитвы. Интуиция, опыт, врожденное чувство ритма и приобретенное умение зацепиться, сфокусировать, закрепить неустойчивую картинку.
Подопечным проще. Подопечным труднее. Их задача - выполнение несложных правил, они проинструктированы и обладают минимальным набором необходимых знаний, но... теоретических. Тренировочных походов по Безмолвным Полям не бывает. Как бы не закончилось странствие для подопечного - он здесь в первый и в последний раз.
Хромой оторвал колени ото мха и присел на корточки. Сознание словно раздвоилось, позволяя контролировать координаты - оставаясь на месте это особенно трудно. Он отпустил рукоятку узи, так, что тот повис на охватывающей запястье ременной петле, вытащил из-за голенища нож и аккуратно прощупал толстый ковер. Пятидюймовое лезвие легко вошло на две трети и, не встречая сопротивления, заскрипело о песок. Плохо - в какой-то момент показалось, что мох может скрывать под собой нахоженную тропу. Хромой оттер о сгиб локтя покрытую багровой слизью сталь и вернул нож на прежнее место. Пустошь мастерски умеет скрывать любые следы, лишь ты на мгновение ослабишь внимание, но некоторые вещи сохраняет неизменными - надо только уметь их найти. Проводник чуть дернул кистью и пистолет-пулемет, словно на резинке, прыгнул ему в ладонь. Отношение к узи у Хромого всегда оставалось двояким. Дань моде - автоматическое оружие, идеальная балансировка, скорострельность, выдающаяся, по сравнению с обрезом, дальность. Однако безотказной двустволке с отпиленными стволами и прикладом, выстрел из которой остановит любую тварь на расстоянии десяти метров, проводник доверял намного больше.
Он вздохнул.
- Что-то не так? - поинтересовался Очкарик.
Хромой даже не обернулся в его сторону. Он никогда не пытался узнавать имена своих спутников, назначая им типовые клички. Этот был Очкарик. Вполне логично, что здесь у юноши очки отсутствовали, но щурящийся взгляд и привычка массировать переносицу выдавали в нем принадлежность к такому типу людей. Или делали похожим.
Впрочем, совсем ведь не важно, носил ли паренек очки, просто прозвище лучше запоминается. А имена - слишком много их было.
- Мы могли бы помочь? - не отстал юноша.
Что-то не так. Даже вопросы подопечного. Обычно они за все время пути ни разу не раскрывают рта, молча выполняя команды и стараясь не обижаться на клички. Корректным Хромого назвать трудно - в его команде Говнюки и Шлюхи ходят не реже, чем Красотки и Умники. Проводник медленно поднял голову, стараясь сохранить неизменным окружающий пейзаж.
Нельзя сказать, что все валится из рук. И особых проблем пока не возникало. Мелкие шероховатости - на втором круге потеряли тропу, Анубис куда-то запропастился, хищники вчера обозначили свое присутствие, но до сих пор не проявляют никакой активности. И Очкарик этот болтливый. Хромой смерил его взглядом. Молодой, лет двадцать - двадцать пять, впрочем, старики обычно и не нуждаются в проводниках, и интеллигентный, судя по хорошему черному костюму. Насколько позволяет судить опыт - безпроблемный. Обычный. В глазах Очкарика Хромой должен выглядеть несколько колоритнее.
Высокий, под два метра, худой, отчего рост кажется еще большим, и, как положено, припадающий на правую ногу. Проводник знал, что производит впечатление человека без возраста, без национальности, без прошлого и без будущего. Даже без настоящего. Тот, кто предположил бы, что все свое имущество Хромой носит за плечами в вылинявшем брезентовом рюкзаке, оказался бы практически прав. Длиннополая, неопрятная шинель с широкими, не стесняющими движений рукавами и потертыми кожаными накладками на плечах и локтях, мятая бейсболка и порванные на кончиках пальцев перчатки дополняли образ бродяги. А обрез, узи, мачете, нож за голенищем и полированный приклад, выглядывающий из приточенного к рюкзаку чехла, предупреждали - бродяга может быть опасным.
Хромой помолчал пару мгновений и по-старчески скрипучим голосом уточнил:
- Чем?
- У Вас там ружье...
Не меняя выражения лица, проводник покачал головой. Юнец полагает, будто оружие что-то значит. Будто достаточно просто прицелиться, нажать на спуск и смотреть, как крупная дробь рвет в клочья чужую плоть. Он в руках-то до этого ружье хоть раз держал? Вообще - это Дар.
Идти не хотелось. Хромой запомнил ориентиры и снова закрыл глаза - иногда медитация помогает почувствовать текущее направление. Проводник попытался молиться, и некоторое время мучил сознание в тщетных стараниях.
Усталость. Откуда это чувство? Превращающее участника событий в стороннего наблюдателя. Не отчаяние и не безнадежность. Хромой нехотя встряхнулся. Никогда так не накатывало. Он пропустил момент, когда маршруты из будоражащих кровь авантюр превратились в повседневную рутину. Это было давно. Девять дней туда, девять, иногда больше, обратно. Так было всегда. Страшно, если обыденность также незаметно переросла в безразличие. Действительно страшно, особенно учитывая, что Хромой некоторое время назад разучился бояться. Наверное, пора на покой - старость. Даже хуже - дряхление.
Проводник резко поднялся. Слишком резко - голова слегка закружилась. Мир сместился на ангстрем. Или на терцию, может быть - остался неподвижным, просто изменилось сознание. Совсем чуть-чуть - на миллионную долю мысли. Ни к чему хорошему это не привело. Где-то завял цветок, питающийся мотыльками, где-то дождевая капля разбила мраморное надгробие, а Хромой с сожалением признал - поиск придется начинать заново. Он осмотрелся по сторонам, нащупывая приметные детали в размытом окружении. Теперь, в принципе, все равно куда идти. Идти, пока не удастся скоррелировать собственное восприятие с неподдающейся анализу координатной сеткой.
Хромой привычно двинулся на субъективный восток - все время своего пребывания в Землях он упрямо пытался оперировать привычными понятиями. Восток - результирующий вектор, стрелка внутреннего компаса, всегда указывающая одно направление. Даже его спутники должны неосознанно ощущать притяжение Конечной точки. Жалко только, что здесь не бывает прямых путей, а малейшее шевеление эфира может вызвать вращение, и не только в плоскости, предполагаемых сторон света.
Группа уныло побрела вслед, а Очкарик пристроился, хоть и позади, но чуть сбоку.
- Почему так? - спросил он, когда Хромой начал понемногу различать нечто похожее на листву в размашистых мазках того, что могло бы быть деревом.
Разговаривать было лень. Даже слова инструкций в начале пути проводник выплевывал из себя, в мучении рождая каждый звук. Отвык, разучился. С единственным постоянным собеседником, Анубисом, Хромой общался иначе - так же, как молился.
Шевеление слева. Сгусток маслянистой тьмы и звук за порогом слышимости, вызывающий ломоту в зубах у проводника и неконтролируемую тревогу у подопечных. Хромой медленно, движения должны быть плавными, направил в сторону твари стволы обреза. Не останавливаться. Не бежать, не оборачиваться, не отвлекать проводника. От того, насколько прочно укоренились в сознании членов группы эти простые истины, зависит их благополучие. Хромой неслышно снял с предохранителя узи и, держа оружие на вытянутой руке, провел им по дуге. Спереди, справа, сзади. Подопечные синхронно, как учили, пригнулись - высокий рост проводника позволял худо-бедно прикрывать тыл, стреляя над головами. Обрез все также смотрел в направлении идентифицированной опасности - её Хромой контролировал на слух. Ноги сами скользящими движениями с носка на пятку несли тело вперед, взгляд то фокусировался на мушке узи, то переключался на детали обстановки. При этом проводник какой-то частью мозга все еще прорисовывал мелкие зубчики по краю листков, формирующих кроны призрачных деревьев.
Возникнет необходимость стрелять - вслед каждой пуле устремится мизерная часть рассудка, потому что любая битва в этих краях - лишь противоборство воли. Шаг, шаг, еще шаг и замершее сбоку существо растворилось с голодным звуком сглатываемого кома. Хромой перевел дыхание, а некоторые из спутников осели на землю. Эмоции. Здесь они осязаемы. А твари, которые снуют между нагромождениями того, что могло бы быть и чему суждено только стать, вообще ими питаются. Страстью, исступлением, пароксизмом.
- Что они такое? - похоже, Очкарик весь состоит из заинтересованности.
Он ведь не отстанет, нет? Один единственный ответ породит лавину вопросов и Хромой вынужден будет еще дробить свое Я, выделять фрагмент сознания для поддержания беседы. Он столько раз разбивал себя на осколки, а потом собирал в единое целое. Может, проще приставить ко лбу Очкарика обрез и разрядить оба ствола? Не отвлекать проводника - это закон.
Раньше Хромой мог себе такое позволить - в период авантюр. Теперь нет.
О, инстинкты, рефлексы - и интеллект. Хромой хмыкнул. Он давно не задавал себе подобных вопросов, свыкся. Материя, энергия, информация - взаимозаменяемы и трудноразличимы. По крайней мере - здесь. Что есть разум? Умение оперировать информацией? Живность Безмолвных Полей в состоянии подстраивать под себя само пространство. Даже не так. Некоторые полагают, что любая здешняя тварь подобна богу. Творит собственный мир в самой вечной и неизменной, да-да, субстанции - Хаосе. Бог - разумен?
Мысли-мысли - непослушные создания. Дай им только волю.
Нет-нет-нет, Хромой даже покачал головой. Людей не делят на грешных и праведных. Поэтому он здесь. Убийца, например, может быть слабым, как правило, так и случается. Но может быть и сильным. Страшным. На такого не станут охотиться.
- Слабые - это слабые.
- Старики, дети?
Отчего все полагают, что старики и дети слабы? Немощны, но это другое. Старики идут своим путем, опираясь на жизненный опыт. Дети тоже намного сильнее, чем принято считать.
Очкарик выразительно кивнул и некоторое время шел молча. Хромому удалось больше внимания уделять маршруту, однако разбуженные мысли продолжали досаждать, штурмуя азбучные истины. Не дело это - точно пора на покой. Умение сосредоточиться - слишком важное качество для проводника. Он был уверен, что, если решит остаться в Конечной точке, препятствий не возникнет. Более того - не пропадет даже в тех краях, куда тащат свои жертвы представители местного бестиария. Однако проводник знал - несмотря на кажущуюся агрессивность среды, подобие покоя он сможет обрести только здесь, в Пустоши. В непосредственной близости от той области мира, в которую никогда не сможет вернуться. Где он сможет изредка стоять у призрачной границы и смотреть. Подглядывать.
- А Вы... - снова ожил Очкарик, - Вы - человек?
- Нет, - отмахнулся Хромой, - Ракшас.
- Кто?
Хромой вздохнул. Как и подопечным, он давным-давно присвоил имена тем, кто на них охотился. Ракшасами проводник называл тварей, которые настраивались на сознание и пытались мимикрировать человеческий облик.
- Демон?
Демонами Хромой окрестил других - подавляющих волю.
По скептическому выражению лица, если только можно было рассмотреть что-то сквозь сеть глубоких морщин, Очкарик оценил непритязательный юмор. Смеяться поздно.
На этот вопрос он уже отвечал, когда инструктировал группу.
- Ну да - Пустошь, которую нужно пересечь. Звучит, как догма. Где она находится?
- Везде и внутри.
- Она не похожа на привычное пространство.
- Нет, - Хромой не хотел разговаривать и - говорил, - Один старый проводник, Лодочник, называл Поля Промежутком.
Вообще - каждый волен давать им своё имя. Проводнику показалось, что Очкарику пришлось по душе новое название. Промежуток. Хромого тоже когда-то зацепило. Бесстрастной точностью формулировки. Однако "Безмолвие Любящие Поля" - звучит не в пример романтичнее.
- Что-то вроде фильтра, пропускающего только энергетическую составляющую.
Это Очкарик сказал сам себе. Не спросил. Но Хромой невольно поправил.
- Не энергию - скорее информацию.
Собеседник замолчал, обдумывая сказанное. Проводник выпустил из ладони автомат и погладил листья-сердечки, провел пальцами по белоснежной коре. Береза. Хорошо получилась. Хромой улыбнулся.
- А почему девять дней?
- Расстояние измеряется временем.
Что может быть проще, что может быть парадоксальнее?
- Логично... А Ваша роль... присутствие здесь - обязательно?
- Нет.
И это правда - Хромой знает, что присутствие проводников в Пустоши противоестественно.
- Тогда почему Вы с нами?
Потому что. Длинная история и навряд ли Очкарик заслужил того, чтобы её услышать. Проводник даже забыл, когда рассказывал её себе или Анубису в последний раз. А раньше образ навки преследовал его постоянно. Навки - то, во что превращается ребенок, не удостоившийся провожатого и не сумевший пройти маршрут самостоятельно. Жалкое, несчастное существо, скорчившееся в углу. В трех плоскостях, перпендикулярных друг другу. В созданном им же самим построении в сердце мира, враждебного к геометрии. Тянущееся к малейшему проявлению сострадания и мгновенно превращающееся в ненасытного монстра. Это половина правды. Второй он вообще не делился ни с кем. Похоронил внутри, страшась потревожить толстый слой пыли. Сейчас воспоминание, отряхиваясь, выбралось на поверхность. Хромой всегда утешал себя мыслью - наваждение просто трюк, отработанный охотничий прием, но... Убежденность, которую невозможно оспорить. Навки, тот, конкретный навки, ребенок - его. Тот, кто...
В груди печально ноет. Зачем сейчас? Проклятье...
В глазах у Хромого потемнело. Очкарик, шевеля губами в такт своим мыслям, кивнул, а энтропия вновь разметала по осколкам собранные образы.
Листва осыпалась. Не так, как осенью, медленно кружа, а как краска с холста, облитого кислотой - пузырясь и подтекая. Оголенные сучья почернели, покрылись слизью, вздулись в узлах артритными наростами. И со всех сторон к группе ринулись полуосязаемые тени, распространяя флюиды панического ужаса.
- Атака! - в голосе Хромого уже нет старческих дребезжащих интонаций.
Таким голосом отдают команды легионам.
Только "Атака" - это не команда, а оповещение. Так инструктировали группу. Все слаженно валятся с ног, даже Очкарик, поджимают под себя колени, зажимают ладонями уши, зажмуривают глаза и разноголосо орут. Крик - хорошая штука, прекрасный способ стравить давящие эмоции. Никто не бьется в истерике, никто не бежит, не разбирая пути - хорошая группа.
А Хромой начинает танец развоплощений. Давно-давно не приходилось ему даровать забвение бессмертным. Нельзя сказать, что ему это не нравится. Опасность, азарт, нет крови и нет адреналина, но покоренный страх - замечательный медиатор. Нашедший общий язык с собственными кошмарами, легко воспользуется и испугом окружающих. Если бы слабеющие подопечные посмели открыть глаза, они бы увидели, как стремительны, размыты и смазаны стали движения проводника.
Молниеносный удар ногой, полы пальто развиваются, как юбки кружащейся цыганки, а подкравшееся нечто, по виду газообразное, упруго отскакивает назад и уменьшается в размерах, словно пробитая покрышка. Очередь из узи, наоборот, замедленна - отчетливо движется затвор, выбрасывая позеленевшие кувыркающиеся гильзы, пули горящими росчерками пронизывают нападающих, болезненно раня, как минимум, призрачные субстанции. На мгновение выстрелы смолкают - проводник одним движением переламывает обрез, поддевает грязным ногтем раскаленные, кожа на кончиках пальцев покрывается волдырями, колпачки капсюлей и вставляет в стволы новые патроны.
Огонь.
Меняет пустой магазин.
Огонь.
Бьет огрызком приклада.
Щелчок.
Мачете меняется местом с обрезом и рисует петлю Мебиуса, надрывая чужую бесконечность.
Одного из подопечных накрывает мерцающее марево, похожее на тень сгорбившегося вурдалака. Оставить? Кость обезумевшим псам? Подопечный, подопечная - девушка-подросток, девочка лет десяти. Не дождетесь - Хромой метает мачете. Лезвие сверкающим бумерангом вспарывает пространство, рассекает девочку, вязнет в эфемерной тени. Пространство и подопечная невредимы. Тень корчится и рукоятка тесака судорожно дергается из стороны в сторону.
Необычная атака. Налететь, урвать, откатиться, шипя от нанесенных повреждений - упрощенная тактика тварей. Почему теперь они, обезумев, лезут под удары, не задумываясь о собственном бытии?
Кто-то в группе или пришла, наконец, очередь Хромого? Проводник уже практически безоружен, тянет, тянет то, что еще можно почерпнуть из захлебывающихся в хрипе подопечных. Но чувствует в ответ лишь усиливающееся разряжение, способное поглотить его самого.
Анубис? В их паре он скорее лоцман, выискивающий пути, однако некоторых передряг удавалось избежать исключительно благодаря его присутствию. Призвать? Для его совместные путешествия - только развлечение, а за принудительные действия приходится платить. Как дрессированной дикой кошке, требующей за успешный трюк кусок свежего окровавленного мяса. Призыв может очень дорого стоить, но терять уже нечего:
... Анубис!...
... Вестник древних троп...
... Где я ходил когда-то...
... Позволь мне стать твоим спутником...
... Анубис!...
Хромой замечает за мельтешением фантомов острые торчащие уши и небольшую узкую морду. Анубис поводит носом из стороны в сторону, облизывается и ложится неподалеку, вытянув передние лапы. И не предпринимая никаких действий. Его можно понять. В конце концов, он такая же тварь - порождение Пустоши, которой просто нравится выглядеть собакой и таскаться с проводниками.
Наверное, это конец.
Есть еще ружье в приточенном к рюкзаку чехле. Однако это не оружие - это то, что Хромой может и должен передать. Так завелось. Здесь слишком большое значение придают символам, даже если они придуманы самостоятельно. Пусть лежит - если ружье достойно, избранный все равно найдет его. В куче мусора или на сверкающем алтаре. Скорее всего, оружие тогда даже выглядеть будет по-другому. Как арбалет с коллиматорным прицелом, например.
Проводник ещё отмахивается ножом, а потом видит перед собой оскаленную пасть с тысячью зрачков на нёбе и опрокидывается на спину. Тело щекочут конечности миллиона сороконожек, обжигая и царапая кожу, кости ломит в ревматических схватках, сознание всасывается в жадную воронку и... отпускает. Последним усилием, он может двигать лишь глазными яблоками, Хромой отслеживает, как тварь бросается к Очкарику.
За мгновение до соприкосновения юноша приподнимает голову и ошарашено смотрит на атакующее нечто. Затем взгляд его меняется, проваливается внутрь и Очкарика накрывает бесформенной волной.
Сгусток. По поверхности пробегают искры разрядов, что-то похожее на шары мышц перекатывается под оболочкой, тварь совершает втягивающие движения и, похоже, довольно урчит. А потом, потом что-то идет не по тысячу раз виденному сценарию. Существо замирает. Резко дергается. Еще раз. И расползается со звуком рвущейся материи. Пространства Промежутка наполняет запах недоуменного страдания. Затем невероятная эманация боли. Остальных нападающих сдувает, как ветром и даже Анубис опасливо пятится, приподняв зад.
Очкарик сбрасывает с себя похожие на тряпье ошметки и поднимается. Невредимый.
- Ломать - не строить, - сообщает он впитывающимся в почву останкам, сдувая пылинку с безупречного смокинга.
Хромой не верит своим глазам - а ведь удивляться он разучился примерно тогда же, когда победил страх.
- Кто ты? - обратился он к Очкарику.
- Я? Ну... человек.
Проводник сел и закрыл глаза, борясь с приступом тошноты. Слабость. Сверился с собственными ощущениями, тяжело встал. Пошатнулся. И задал вопрос, какой не принято задавать в Безмолвных Полях:
- Как ты умер?
- Мне кажется...
Именно так, неопределенно. Те, кто ожидал смерть, был к ней готов, знал, как она наступит - старики, воины, приговоренные, очень редко попадают в группу Хромого. В провожатых нуждаются погибшие вдруг, кого смерть застала врасплох. Находящиеся в расцвете сил и... дети. Им тяжело вспомнить обстоятельства.
- Мне кажется - авария. Или терракт.
Вполне возможно. Хромой осмотрел поднимающихся и отряхивающихся подопечных. Все в торжественных и неудобных одеждах - а вот раньше к погребению относились более практично. Не брюзжать. В Начальной точке группа собралась практически одновременно. Крушение - очень даже может быть.
- Кем ты был? Там.
- Инженером. Говорили - неплохим. Работал над операционными системами.
Медик что ли? Это как-то могло помочь здесь? Может да, а может и нет. Почему не спросить напрямую?
- Как ты смог уничтожить химеру?
Очкарик задумчиво потер лоб. Юноша, неуверенный в себе юноша, но сотворил такое...
- Я понял, что Поля - некое духовное пространство. Чистилище - так, вроде?
Хромой согласно кивнул - и так тоже.
- Сначала мне казалось, что это связано с энергетикой...
Естественно, проводник продолжал кивать - как и с другими состояниями вещества.
- Но, когда Вы сказали - информация, все стало на свои места...
Интересно - что?
- Информационное пространство. Мы здесь - то, что осталось от нас. Мысли, чувства - информация. Скажем так - в повседневной оболочке.
Хромой пожал плечами - очередная теория, их миллион. Они наскучили. Как же все-таки Очкарик уничтожил химеру?
- Вокруг - тоже информация. Отображаемая и воспринимаемая привычными методами. Настраиваемый интерфейс, если угодно.
Интерфейс. За свое существование Хромой слышал столько новых терминов, что давно махнул рукой на их значения.
- Ваше оружие - просто образ, облегчающий выполнение функций. Атрибут?
Образ-обрез. Хромой моргнул - конечно. Только, когда кончаются патроны, автомат становится ни на что не пригодным. Что бы быть эффективным, все должно быть максимально приближенным к реальности - нож отточен о камень, а гильза снаряжена порохом.
- Моя работа Там - создание видимости, иллюзии, работа с информацией напрямую. Машинная логика. Когда я провел аналогии - все оказалось просто. Эту тварь, химеру, я увидел, как программу. Алгоритм работы с информацией. Сложную, невероятно сложную, трудно поддающуюся анализу, с биллионом циклов, процессов и оветвлений, но - программу. С началом и концом. Исправить её невозможно, но повредить, разбираясь в принципах - ломать, не строить.
Восприятие и отображение. Емко сказано. У каждого, кто задержался в Пустоши, свой способ. Близкий к традиционному, но - индивидуальный. И у Очкарика свой. Хороший, плохой - действенный.
- В общем - химеру я крэкнул.
Хромой усмехнулся - еще одно новое словечко. Крэкнул. Насмерть. Да-нет? Информационное пространство. Складная теория. Как многие. Но проводнику больше нравятся красивые. И загадочные. Безмолвие Любящие Поля.
А химерам, наверное, очень не нравятся такие, как Очкарик.
- Пошли, - Хромой хлопнул юношу по плечу и махнул рукой остальным, - Я, пожалуй, лучше буду грозить химерам обрезом. По-старинке.
На душе, она ведь есть - душа, не просто память о цепляющихся друг за друга событиях, на душе у проводника было легко. Старость? В Безмолвных полях смеются над ней. Хромой понял, что это его не последняя группа.
- И ты давай, - свистнул он Анубису.
Тот вскочил и, беззаботно покачивая хвостом, потрусил спереди, принюхиваясь к векторам.
Ближе к концу пути Очкарик поравняется с проводником и задаст вопрос, который очень-очень редко задают в Безмолвных Полях.
Нет, сначала он скажет:
- Когда я спрашивал, почему Вы с нами, Вы не ответили, но я почувствовал печаль.
- Да, - легко согласится Хромой.
- А еще Вы говорили, что быть проводником - это не обязанность.
- Конечно.
- Я вспомнил слово - Психопомп.
- Проводник душ, - переведет Хромой.
А уже потом Очкарик задаст тот вопрос:
- Что надо сделать, чтобы стать проводником?
- Достаточно просто хотеть, - улыбнется Хромой и достанет из-за плеча сверкающее ружье с полированным прикладом красного дерева и чеканным кремниевым механизмом, - Держи.